- Да-а-а!.. Эту историю знают теперь немногие. - начал
свой рассказ незнакомец, отпивая первый глоток из кружки.
Его грустные, старческие глаза упёрлись в стол, седые
брови сошлись на лбу уютным домиком, и всё лицо приобрело отк-
ровенно страдательный вид, куда более соответствующий его вко-
нец изношенной одежде; лишь уши ходили взад-вперёд, в такт
глоткам.
Наконец он остановился, осторожно поставил кружку и, уте-
рев рукавом с усов кучерявую пену, криво ухмыльнулся, смотря
мимо, в пустоту, в адрес давно перенесённой муки. Потом пере-
вёл свой взгляд на меня и спокойно продолжал:
- Давно это было... В ту пору я был ещё молодым и краси-
вым. - тут он мечтательно зажмурился и, плавно покачивая голо-
вой, чуть не стряхнул приличных размеров зелёную муху, давно,
как я заприметил, устроившуюся на его плече.
Я спросил было вежливо, не хочет ли он таки избавиться от
неё и уже начал сворачивать газету, чтобы её прихлопнуть, од-
нако незнакомец на это так зло взял, что даже засобирался пе-
ресесть за другой столик, да сам же и раздумал, не успев под-
няться.
- Ты, дружочек, напрасно всё в жестокость обращаешь.
Так... вроде бы и ничего, пустое место, как может показаться,
соринка бестолковая, что иной так и норовит всё щелбаном спуг-
нуть... - укоризненно молвил он. - Вот только друг это мой
старинный, а не то, что ты подумал там себе.
Только сейчас я рассмотрел муха. Не поверите, но казался
он столь же стар, как и его большой друг. Имел длиннющую седую
бороду, уж не короче собственного роста, которую, не без лов-
кости свернувши валиком, подложил себе же под голову и так
дремал.
Поспешно извинившись, я хотел было заказать ему ещё паро-
чку кружек, так чтоб, может быть, снять с себя подозрения в
чёрствости души и навлечь тем самым больше привычного для за-
ведения комфорта, но тот лишь завертел носом в ответ и чуть не
поперхнулся пивом. Спустя минуту он, вылакав добрую половину
кружки, порозовел и, уже заметно добрее, вернулся к своему
рассказу.
- Дни летят, что воробьи на юг: настолько не замечаешь их
бессмысленного мельтешения. Вроде и глаза те же и уши короче
не стали, а всё ж вокруг не такое, что раньше...
Я по привычке пытался было возражать, будто мне могло
быть виднее, но одного лишь взгляда моего собеседника стало
достаточно, чтобы впечатлиться его подавляющей искренностью,
отбросить собственные мысли и просто превратиться в слух. Из-
под седых бровей пристально смотрела на меня пара глаз, цвета,
стёртого временем, и словно окунала в мир ушедших красок жиз-
ни, не поверить в которые сейчас было невозможно, столь ярост-
но горели его выцветшие глаза. Или это пиво начало так скоро
действовать? Я мотнул головою, отводя взгляд, а когда вернул
его обратно, сосед лишь совсем расслабленно посасывал пивко,
смотря уныло в стол, и никак по виду не проявлялся.
- В ту пору, - неожиданно продолжил он утерянную было
мысль. - лет, прости господи, не ведаю сколько назад, будучи
на службе... - он поднял палец важно вверх. - Даже нет - какое
там! - не службе, а так... скажем, добровольно содействуя ор-
ганам правопорядка... да вот, такое было... Хотя глупые мы то-
гда были: больше прожигали жизнь, покуда было что жечь; ну да
КАКУЮ жизнь! Жили себе в усладу, но не безобразничали и другим
никоим образом не давали.
Признаться, я ни черта не понял, но мотал понимающе голо-
вою, ожидая в его нарастающей интонации нужной точки.
- А задору нам всегда с лихвою хватало. Оттого частенько
в победителях ходили; сейчас и близко к нам героев нет. - пос-
ле затяжного глотка речь его стала осмысленней и всё ускоря-
лась. - Бывало, сядем дело распутывать (мы же все профессиона-
лы - не кто-нибудь там), а концов никаких не видать в ентом
криминале. А что? Решали нерешаемое, и никто, заметь, не удив-
лялся: говорю же - профессионалы! Так и жили сегодняшним днём;
кто-то за подвиги наши медальки себе получал, повышения по
службе, премирование отгулами или ещё чем, а нам выходило, и
не знаю, как сказать, что. - собеседник бросил на меня отстра-
нённый взгляд и продолжил. - Думаешь, обидно? Да ничуть! Наше-
го брата обидеть невозможно было: это тебе не слезливая ста-
рость, поди. Теперь же, когда жизнь прожита в служении покою и
безопасности граждан, и в прежнее время на подвиги не распыля-
вшихся, а гребших всё только под себя, так чтоб к концу жизни
иметь достаточный капиталец, - мне приходится только побирать-
ся! - и, ловя мой возбуждённый взгляд, взорвался: - Где они,
эти благодарные современники, чьи представители буквально но-
сили меня персонально на руках, благодаря за жизнь и спасение?
Где они? Нету!
Последние слова он открыто выкрикнул в зал, привлеча к
себе всеобщее внимание, отчего стало неловко, если не сказать
не по себе. Стоило опасаться, как бы он ещё не начал дебоши-
рить. Но вместо этого сосед по столику, видимо осознав, что
слишком разошёлся, как-то разом стих, пригнулся ко мне и тихо
объяснил:
- Таково уж было воспитание. Не брали мы денег, хоть и
пихали иногда. И пачками. - он смотрел со значением, и в угол-
ках его глаз блестели огоньки. - Ни за спасение от гибели, ни
за возврат похищенного; ни-ко-гда. Ни чета нынешним ментам
продажным.
Покосясь на пустую кружку, он вздохнул, придвинул полную
пока вторую и, усмехнувшись, спокойно уже сказал:
- Да и не важно всё это, не про то хочу сказать. Уж не
серчай: забываю с чего начал просто.
Положительно потрясённый, вглядывался я в него, пытаясь,
несмотря на хмель, разобрать, кто же сейчас передо мной. И ни-
как не мог понять. Сколько лет живу, ничего подобного о подра-
зделениях содействия органам правопорядка не слыхал; и чтоб
тут где-то гибель кругами бродила, грозя народу массовым ис-
треблением, - тоже, по-моему, некоторое преувеличение... Шпион
или всё выдумывает - одно из двух, как это всегда перво-напер-
во кажется. Однако истории собирать страсть как люблю, записы-
ваю даже, когда есть на чём, так что молчу и боюсь перебить.
Как знать, может, и сюжет неведомо как образуется.
- Случай всё в памяти вертится; мочи нет, чтоб не подели-
ться. Такое вообще редко в жизни происходит. По случаю этому
могли сами погибнуть ненароком.
Собеседник смахнул крошки со стола, провёл ладонью по се-
дым прядям и, ласково так даже посмотрев на меня, что я не
удержался и прыснул, принялся рассказывать:
- Дело было самое ерундовое: такое по опыту мы относили к
пятой группе сложности, и вряд ли что сходу могло нам угро-
жать. По множественным показаниям свидетелей, живущих поблизо-
сти к объекту 453-р7, выходило, что в самой глубине объекта
есть некоторое движение и по ночам оттуда доносится вой и из-
редка мерцает огонь. Конечно, они опасались подобного соседст-
ва, потому и вызвали нас для разведки и выяснения. Старожилы,
каких тут же набралось немало, высыпали гурьбою с перекошенны-
ми от ужаса лицами и наперебой принялись упрашивать нас ни в
коем случае не забираться внутрь и даже близко не подходить.
Говорили, мол, змей там живёт старый-престарый, ещё при царе
Горохе Втором (Ивановиче) в нутрях поселившийся; до поры, вы-
ходит, спал, а таперича проснулся. Ну, ясное дело, мы и не та-
кое видали - чего нам пугаться-то? - и в тот же день выступи-
ли. Объект, как нетрудно было догадаться, представился доволь-
но внушительной пещерою со множеством ходов и слепых ответвле-
ний. Их карты, разумеется, никакой у нас не было, да и обош-
лись бы так, только...
Внезапно лицо его перекосилось, будто змей живо предста-
вился ему, близкий и вплоть до паники реальный.
- Сы-и-и-ыр?! - аж взвизгнул он, схватив за рукав прохо-
дившего мимо официанта, нёсшего на подносе целую гору всякой
всячины.
- Отдайте, положите на место! - залопотал тот. - Это вон
к тому столику, я вам ещё принесу.
- Ну-ну-ну... "отдайте"... ещё чего! Это как там себе хо-
тите, но уже неотъемлемо моё.
- Я включу это в счёт... - ещё более неуверенно произнёс
тот.
- Да-да, включайте: поедем скоро. - и, глядя, как офици-
ант, поджав губы, удаляется, посетовал, качая головою: - Наро-
дец! Никакого культурного обслуживания! Всё на чай норовят вы-
просить, а за что? - он по которому разу вздохнул и окинул ме-
ня доверительным взором.
Трудно было подобрать какие-либо слова к сему, тем более
что дальнейшее его действие смутило меня окончательно: бурча
себе что-то под нос, он принялся крошить кусочками отвоёванный
сыр прямо к кружку, благо пена в ней уже улеглась и можно было
радоваться расходящимся окружностям.
- Пиво сыром не испортишь! - с единственной за вечер улы-
бкой сказал он.
Наверное, представить себе немыслимо иного рассказчика, к
которому б я смог пропитаться так быстро любовью. После второй
кружки это утверждение казалось как нельзя более верным.
- Ну так вот. Было нас два парня, девчонка и я. - голос
его был уже практически родным. - Да и вон давно уж не летучий
друг мой тоже там побывал, как помню. - собеседник поднял кру-
жку к плечу и растормошил спящего на нём муха. Тот спросонья
глубоко вдохнул хмельные пары, исходящие из кружки, кашлянул в
кулачок, пробурчал чего-то неясное и снова завалился спать.
- Как уже говорил, был я тогда молодым... - рассказ затем
последовал. - Девчонка та, конечно, была моей. А парни... ну-
у... они как-то всё время друг друга держались, так что можно
было подумать... - и он закатил глаза и потом хмыкнул, правда
не злобно.
- Первым делом порешили двигаться вглубь пещеры вместе,
оставив лагерь снаружи без охраны и взяв только самое необхо-
димое. - его голос вещал столь безучастно, как не умеет даже
притвориться хладнокровный репортёр. - Продвигаясь вглубь, по-
началу мы не испытывали никаких трудностей. Составляли карту,
ставили метки. Шума не слыхали: тихо было, как в гробу... -
тут брови его дрогнули. - Можешь себе представить, как страшна
подобная тишина? - и, не слушая, как хрустят у меня позвонки
от верчения головою, тихонько продолжал: - Это так говорят,
что любят тишину, выдавая её за признак покоя; на самом же де-
ле все бегут от неё, кто как может, - спасаются, потому что
нестерпима она, НАСТОЯЩАЯ ТИШИНА. Никто не знает, что она пре-
двещает, что способна принести. Вот и из нас никто и не пытал-
ся прислушиваться в тишине к возможным внутренним шумам, как
заранее уговорились. Приходилось болтать постоянно, лишь бы
хоть как-то её задавить, а это было ох как не просто: глупые
слова, обычно безудержно носящиеся, тогда растерялись все -
хоть новые придумывай - так что шли мы очень громко, гремели,
чем только могли; и не подумай, что со страху: просто психоло-
гический приём такой...
Надо сказать, интрига незнакомцу удалась: пока он прила-
гался к своему сырному коктейлю, я едва успел перевести дух.
Мои кружки стояли пустые, и ни к чему, оказалось, теребить их,
и я заказал ещё.
- Ведь надо правильно понимать, чего мы туда вообще попё-
рлись, а... а... не получается... Идём, тверди под ногами не
чуем; вдруг - бац! - что-то сзади сухо долбанулось и на пол
обрушилось. Думаем, обвал! Посветили - видим: замыкающий поды-
мается и за глаз держится. "Понаставили тут, понимаешь, стала-
ктитов!" - говорит. А как лапу от глаза отнял - мать родная! -
без фонаря ходить можно! "Пойду, - говорит. - лучше первым".
Что? ладно, пусть первым. Только и там ему неймётся: упрыгал
куда-то, оторвался от группы. Как тут быть? орать-то нельзя:
не на пляже ведь. Моя рацию достаёт и заветные запросы посыла-
ет: "Четвёртый, Четвёртый, как слышишь? Приём". Тишина в эфи-
ре. Мы съёжились все, не знаем, что делать; в шумы окружающие
вслушиваться пытаемся. Тишина на уши давит, волосы на макушке
шевелятся, оттого что понимаешь: пропал парень. "Так он, бал-
да, батарейки из рации вынул и в фонарик вставил! - просиял
другой пацан. - И хвастался ещё: гляди, мол, как ярко стало!"
Переглянулись мы, порешили без товарища далее не углубляться,
округу обследовать. Тут как потянет из правой галереи какой-то
гарью! - ясное дело, неспроста-а! Светим туда, да ничего не
разобрать: не добивает свет, в мрак упирается. Глядь, а там
огоньки отсвечивают, только не в такт подсветке почему-то.
"Ты, - говорят мне. - загаси фонарь-то: может, нашли, чего ис-
кали". "Да какой это змей! - говорю. - Так, камушки отражают".
А выключил, и правда не по себе стало - уж некуда выше сердцу
подпрыгивать - огни растут и, знать, к нам приближаются! Три
огромных глаза!..
Старик сидел с выпученными глазами, подбородок его дро-
жал, грудь лихорадочно вздрагивала, едва немочь отпускала его;
но тут же с прежней силою вновь обрушивалась, и такой, что и
мёртвому бы стало ясно: не приведи господь подобное переви-
деть!
- Свои-то нервы сначала стали вскипать, потом прочих спо-
добились. Ай не сразу удалось уняться нам!.. Учинив тихое све-
чение поначалу, мрак сдул знамение махом, испарившееся скоро
между ближними завалами. - он еле подбирал слова для продолже-
ния, которое не в силах был уже умолчать, как только голос ве-
рнулся ему. - Стоим, не шелохнёмся, ловим визуально движение,
как это профессионально называется, в надежде наконец дыхание
наладить... Коленку ещё раскровил обо что-то в темнотище, ког-
да бежали... Чего смотришь? - ну бежали! - есть такое профес-
сиональное понятие: "индивидуальное спасение от опасности"...
Эх-х! беда, что побочные эффекты от неё имеются. Так бы, мо-
жет, ещё одного товарища не потеряли... М-да... Ну, стоим,
значит, смотрим, уже вдвоём, по далям; фонарики стемнели поч-
ти, что худо видно. СлОва сказать бы, чтоб для себя хотя бы
трусом не выглядеть, а всё на ум нич-ч-чего не идёт, кроме то-
го что даже в самой простенькой ловушке сыр кладётся, а тут
попались и то совсем зазря. Обидно... Вдруг, слышь, вопли по
рации какие-то. Слава тебе господи! - живой кто-то есть. Зали-
вается - мочи нет слушать - только не понятно ничего: звук не-
сообразный, ну... будто модемом кто по межгороду прозвонился.
"Я же не показала ему, как ею пользоваться!" - дошло до девчо-
нки моей. Ой ты, мать моя! женского рода, именительного падежа
и единственного числа! Третье склонение, если считать первых
двух!.. Она не показала!!! "Они, наверное, перепутали меж со-
бою рации, - вдруг сквозь упавший разум слышу её бодрящий го-
лос. - а по принципу действия в них использовалась персональ-
ная частотная привязка, базирующаяся на уникальном диапазоне
испускаемых источником волн. У одного голос выше - у другого
ниже. В общем, перенастроить бы надо..." - и смотрит на меня
уже растерянно, в полном понятии, что неосуществимо это в на-
ших полевых условиях. "Но это не беда! - просияла она, не про-
шло и пяти секунд. - Перемещаясь, можно легко по изменению мо-
щности принимаемого сигнала локализовать источник. Конечно,
если сам он не находится в движении..." Я тут же попытался
представить, смог бы я сам с подобными воплями да усидеть на
месте, - и категорически усомнился. Однако делать нечего. Свя-
зались на всякий случай с нею ниткою, чтоб окончательно не ра-
стеряться, и идём, куда она потянет. Шагает уверенно, как по
своей пещере, ибо цель обозначена. А чего она там слышит? Тише
- громче, - всё одно вопли. Только душу дерёт. Шагает, а я всё
по сторонам смотрю: лишь бы опять на змея не напороться! И от-
влекаться-то нельзя: чуть глаз прикрыл, испарину со лба сти-
рая, - а как от ближнего камня метнётся что-то чёрное! Светим
в два фонаря: в дрожащем свете и нет ничего! Ну не я один же
это видел! Проклятое место!.. "Ой, - девчонка говорит. - сов-
сем близко где-то: приём - лучше не бывает". Ещё что-то начала
говорить на остановке, а я в угол смотрю, странный такой
угол... Она и умолкла. Дотронулась до моего плеча и упавшим
голосом говорит: "А не кажется тебе странным, что сигнал идеа-
лен, будто источник здесь, а ЗВУКИ ЭТИ мы слышим... только по
рации?!" Вот тогда я и смог взгляд свой от угла оторвать. А
кругом и верно тишина: при приглушённой рации и вовсе слышно,
как капля в пред-пред-пред-предыдущем зале упала. "Может, -
говорю вслух. - это не голоса вообще вопят?" Стою, сам не
знаю, что сказал; да только вопли эти разом оборвались по ра-
ции - и ни тебе какого звука. Девчонка мне шепчет: "Это ты
сказал?" "Я". - говорю, а сам уже думаю: я ли? Смотрит на ме-
ня, я - на неё, и мысли нехорошие в голову лезут. Нежданно она
повторила: "Это ты сказал?" - "Когда?" - "Да только что ты
сказал: "Что же это было в эфире?"" - "Я не говорил этого!" И
вновь вперились друг в друга взглядами, не знаю, кто на кого
ошарашенней. Потом по округе осторожно осмотрелись, стараясь
не вертеть головой, и снова: "Это ты сказал?" Готов поклясть-
ся: молчал я! Но не успел я этого произнести, как в том самом
углу шевельнулось что-то. Она мне: "Ты слышал?" - "Да!" - "С
какой стороны они?" - "Кто - они?" - "Шаги..." - "Какие ещё
шаги???" - "Ну вот опять были!" Ничего себе, думаю, у неё
слух! "Да где же?" - говорю, а внутренний голос картаво мне
мямлит, мол, чего ты их так доискаться хочешь? поосторожней
бы... "Ты рацию возьми". - "Так шаги по рации были?!" - "Слу-
шай". Я напрягся весь и понять пытаюсь, что бы это значило.
"Неужели ты не слышишь?!" - испуганно обернулась и к уху мне
свою рацию даёт. Это правильно, в общем-то, потому что свою я
посеял где-то. Вслушиваюсь, а толку-то! Слышу уже, как элект-
роны внутри по проводам бегают, а шагов - никаких! Смотрю я на
неё, потом на чёртов угол, и начало до меня доходить одно не-
хорошее предчувствие. Девчонка сама стушевалась от моих кача-
ний головою и громкость на максимум выворачивает. "Как же нет?
- говорит. - Хороший приём... Ой! несущая потеряна... Но там
правда были шаги!" - "Я не знаю, куда нас заманили голосами
своими, - говорю. - но в этом месте оставаться опасно. Если
можно отсюда выйти, то это надо срочно сделать; отойти как ми-
нимум по меткам до галереи Пять". Ещё чего-то там соображал
вслух, а она не слушает. Глядит в упор на меня и на пол оседа-
ет. И я задним умом начинаю понимать, что взгляд этот сквозь
меня проходит, и затылком чую: не так что-то сзади меня...
Дёрнулся...
Собеседник мой сидел, закрыв лицо сжатым с силою кулаком,
и судорожно дышал. Резко отнял его, размахнулся было по неви-
димой цели, но, увидав рядом с собою меня, смутился своей яро-
сти и осел обратно на лавку. Он был до того измучен, что не
мог ни говорить, ни двинуться. Мы сидели так какое-то время в
безмолвии; я думал. Мимо шмыгнул официант. Старик поглядел ему
устало вслед и, долго собираясь с силами, тихо произнёс:
- Вот так и жизнь поступает: крутится там где-то у кого-
то, у чужих столов, что не подберёшься: издали только смотри
на чужое великолепие, - шнырк! - и несётся мимо без оглядки,
будто боится уже на тебя глаз положить...
Он вздохнул, закивал себе головой, соглашаясь полно со
своими мыслями, чем взволновал свои и без того всклокоченные,
давно не стриженные волосы, растрясая с них знойную перхоть, и
посмотрел исподлобья на меня. Я не знал, куда деваться от та-
кого взгляда: он безраздельно владел мною. Но, похоже, соседу
моему было не видать произведённого эффекта: он сам был занят
всецело поразившей его мыслью.
- Когда вот так сидишь, - чуть погодя, вступил он. - ЧТО
ты можешь противопоставить нынешнему покою? Была ли на душе
твоей такая тяжкая верига, что провалиться сквозь землю стало
б лишь наградой для тебя? Молчишь? Так знай, что из всех испы-
таний, каких судьба тебе предполагает, одно да и останется в
тебе тревожной раной. Ты можешь восприять с изрядной долей
смеха всё то, в чём тебе я без смущенья признаюсь...
Взгляд его пылал. Мне нечего было ответить. Он потупился,
видя покорное внимание с моей стороны, и ослаб более прежнего;
ссутулясь, едва не положил голову в кружки. Он плакал!
- Бросил я её там... так вот получается. Гнуснее и выйти
не может... Как ни люби, ни зарекайся в верности, а страх своё
держит... Как сейчас вижу: всё ещё сидим, разговариваем... -
он пытался улыбнуться, но, не успев толком стянуть мышц, тут
же преобразился: - Повернулся я когда, позади пялится уж пять
глазищ!.. с голодным прищуром... Эх, было бы до змея чёртова
не те десять шагов, а хотя бы двадцать... - вздохнул он. -
Тиканули... Да что скажешь? Огляделся потом: вокруг никого,
что-то на поясе болтается... То нитка дурная, которой связыва-
лись, лопнула и висит-качается... Залёг за камнем, лежу, к ху-
дшему готовлюсь; а лежать неудобно: что так перевалился, что
этак - а давит кирпич какой-то острым углом на брюхо, и сдви-
нуться некуда. Долго мучился, пока не убедился, что тишина
кругом, и думаю уже кирпич тот прихватить, чтоб было что мет-
нуть при случае, а прошарил - нету его! Наоборот, в кармане у
меня что-то лежит. Гляжу: фу ты! это ж рация! Ну, слава всевы-
шнему, не всё пропало! "Вторая, Вторая!" - кричу в неё и тут
думаю уже краем ума: а чего она такая лёгкая, рация-то? Ну да
правильно - батареек-то в ней нету - в лагере оставили "всё
лишнее". Тут любой заорёт, однако не на того напали! Даже фо-
нарь когда притух - и то нервы сберёг. Думаю: может, ещё по
карманам порыться? глядишь, и выудишь чего необходимого. Гос-
поди! сам забыл, чего насобирал: свечек кучу из карманов выт-
ряхнул, спичек, ледоруб, почему-то без ручки; ещё хреновина
какая-то, но её я точно не клал! Свечку запалил, а тут опять
гарью змеевой потянуло: в нос прям как пахнёт! Аж я разом
огонь, едва загоревшийся, затушил и к бою приготовился - те-
рять уже нечего - ледоруб на подхвате. Не пришлось. Ну, думаю,
дела: так это свечка так коптит! Впрочем, не повод это рассла-
бляться! Надо идти, идти искать, искать своих. И точка. Где,
куда? - почём я знаю?! Иду, севшей батарейкой в фонаре гремлю,
как заправский сторож: на батарейке с торца свеча прилеплена -
а то никуда и не клеилась больше - отчего пламя свечки, несча-
стно торчащей из фонаря, в такт мерному стуку тому подёргивае-
тся и мерцает зловеще, чем видимость вся окрест отдельными то-
лько кадрами в глазах и обозначается... По другую сторону ле-
доруб на изготовке, да всё выпасть норовит: тоже, верно, нерв-
ничает... Бродил без толку, вымотался весь; дай, думаю, прися-
ду и ту штуку рассмотрю, которая, и не знаю как, в кармане
оказалась. Ба! да это знакомое что-то, вижу. И точно: детектор
движения, который куда-то делся после второго, считая от вхо-
да, перекрёстка. Щупаю: вроде цел. Стрелка мечется, словно та-
буны мимо меня проносятся; иногда за пределы шкалы выпрыгива-
ет. Уж и не знаю, обо что его ещё побить, а он всё пуще зашка-
ливает! Конечно, какой из меня ремонтник?.. Внезапно встала
стрелка на максимум и стоит, не шевелится. Вот от этого ой не-
хорошо стало: вдруг, подумалось, прибор слабый и по мелким це-
лям калиброванный, когда тут такая змеюка перемещается... И не
успел я к стене прижаться, так точно шум! Прямо... за спи-
ной...
Рассказчик закрыл глаза. Сейчас мне отчаянно верилось,
что он смог так близко прижаться к смерти. Но удалось же ему
как-то её избежать! Он сидел, вцепившись намертво в свою круж-
ку, будто в тот ледоруб, и не было сомненья: ещё миг - и всё
решится. Я ничего не видел вокруг, кроме тьмы, подёрнутого ею
закоулка пещеры и собеседника, наяву ставшего во весь рост...
- Нет!!! - рявкнул он так громко, что видение моё подвер-
гнулось встряске. - Ты... ТЫ... - глаза его вспыхнули новым
огнём, и, покуда до меня не дошло, что он видит во МНЕ того
змея, мог я ещё соблюдать прежнее спокойствие.
Старик медленно подымался, вперясь в меня взглядом, к ко-
торому не могу я описать свойства, до того дико и несообразно
бегали его зрачки, пытаясь высмотреть во мне всё больше змеи-
ных подобий; он едва смог поднять кружку, исплескав вокруг се-
бя остатки пива, и замахнулся на меня.
Что произошло бы дальше, не будь у меня крепких мышц, не
берусь судить. Так или иначе, он угомонился, не успев стать
выпертым из заведения. Тотчас из глаз его брызнули слёзы; он
умолял меня не уходить. Я видел всю нелепость нынешнего досу-
га, но уходить, не дослушав, - это был бы не просто я! Неболь-
шая потасовка только подбавила накалу всей истории, так что
уселся я обратно, не сильно потеряв во впечатлении.
- Ты видел когда-нибудь... семь, - он пальцами показал
для точности число. - семь! семь причинно повторяющихся в
ряд... безумных, кровожадных... - будь всё проклято! - семь
этих чёртовых глаз?!
Рассказчик дрожал всем телом, то подаваясь вперёд, попа-
дая бородою в кружки, то откидываясь назад, к фальшивой фанер-
ной стенке. Хотя... может, всё дальнейшее мне лишь казалось...
- Удары! удары! удары лицом по камню... - выдавливал из
себя рассказчик кучи подчас бессмысленного шёпота, посекундно
срываясь на визг. - Через все преграды! через расстояния под-
земных озёр!.. Мы ж шутили ещё поначалу: шкурки от бананов
вместо меток рассыпали... дурачьё... Но нет! - он подскочил и
под звон кружек опустился обратно. - Впереди, вижу, свет!..
Свет... - да ты не понимаешь! - это же был самый настоящий
дневной свет!!! Из той дыры, в которую мы спустились... - ста-
рик осёкся и невпопад моргал в меня глазами, будто ища не най-
денный покуда свет в моих глазах. - Вылез... пулей вылетел,
как потом рассказывали... А сам-то я, после что было, уже туго
помню...
Мы сидели, глядючи друг в друга, не ища слов, не находя
ни единой мысли, могущей хоть сколько-нибудь разбавить свобод-
ное сообщение душ, однако локоть мой соскользнул по разлитому
пиву, и я расшибся челюстью о край стола, чем зато заметно
протрезвел и пришёл в светлое чувство.
- Послушай, - начал я проклюнувшимся голосом. - а друг
твой, мух, он с тобою был всё то время в пещере?
- Да ничего он не видел: забился ко мне в карман со стра-
ху и не вылезал, пока всё само собою и не кончилось.
- А чьи тогда были ещё два глаза?
Он покосился на меня, как на полоумного, затем единым за-
лпом осушил заскучавшие было остатки хмельного напитка на дне
и обратился в тучу.
- А какая ТЕПЕРЬ разница? - рыкнул он и треснул пустой
кружкой по столу.
- Не спросил сразу, как звать-то тебя? - засуетился я.
- А какая ТЕПЕРЬ разница? - повторил он тише. Тяжело под-
нялся, бросил пару медяков на стол и, не простившись, двинулся
к выходу.
|
© KOH (А.А.Простнев) 23.07.2002 |